Читая Гумилева...
Полагаю, Лев Николаевич Гумилев вполне может быть назван историком двадцать первого века. Его книги, помимо своей увлекательности и информативности, наводят на серьезные размышления. Многие пассажи Гумилева даже не нуждаются в комментарии - настолько они красноречивы. Например, когда я читал "Древние тюрки", место книги, где описывались роскошные праздники, устраиваемые китайской династией Суй (конец 6 века н.э.) для своих вассалов, произвело тяжелое впечатление. Шел 1984 год, в Москве проходили помпезные "Игры доброй воли", на которые съехались все представители соцлагеря. У меня возникло физическое ощущение заката советской империи…
Особенно трагична, и, возможно, актуальна с точки зрения размышления по поводу истории современного мира книга "Хунны в Китае" (М.: Наука, 1974). Она рассказывает о крахе Древнего Китая и о трех веках безвременья, когда северные и западные варвары вторгались на его территорию, вырывая друг у друга куски рухнувшей империи. Эти события происходили в начале третьего - конце шестого веков н.э. (почти синхронно с падением Западной Римской империи).
Приводимые ниже цитаты относятся ко времени завершения этого периода (20-ые гг. 6 века). Уже отгремели войны между варварскими племенами и государствами. Победитель - монголо-манчьжурская династия Тоба («табгачи», «косоплеты») объединила весь север, создав какое-то подобие порядка. Но социальная и культурная деградация продолжалась. После восьмидесяти лет мира и относительного благополучия, начались конфликты иного рода.
У власти находилась императрица Ху, отравившая собственного сына. Против ее пагубного правления поднялись народные массы, правительственные войска терпели поражения. Тогда императрица обратилась к крупному табгачскому землевладельцу Эрчжу Жуну, который продал свои поместья и на вырученные средства набрал частную армию. Он победил повстанцев, но затем поссорился с императрицей и велел утопить ее в реке (вместе со внуком и наследником). Герой возвел на престол другого принца из законной династии (если здесь, вообще, можно говорить о какой-то законности). Далее, Эрчжу Жун установил режим военной диктатуры, защитив нового императора от других претендентов и отразив вторжение южнокитайских войск, но не сникал популярности.
«Господствующие классы вэйского общества - «лоянцы, хэнанцы» и прочие «дети» табгачей и китайцев - были довольны порядком <…> Конечно, безобразия фаворитов регентши Ху не вызывали у них симпатии, и они спокойно позволили истребить непопулярное правительство. Однако деклассированная молодежь, объединявшаяся вокруг Эрчжу Жуна, вызывала в них законные опасения. Сам Эрчжу Жун был осколком ненавистного прошлого, когда походы отважных косоплетов залили кровью Северный Китай. Его воины казались обывателям призраком еще более нежеланного будущего, так как они не имели ни традиций, ни общественных связей, ну, словом, ничего, кроме безудержной смелости и профессиональных военных навыков. Оказаться в их власти было равносильно тому, чтобы попасть в положение завоеванного народа <…>» (Гумилев, "Хунны в Китае", 1974, с 225 - 226).
Поэтому возведенный Эрчжу Жуном на престол император, в конечном счете, вероломно убил своего благодетеля.
«Население многолюдной столицы империи Северная Вэй не объединяли ни предания, унаследованные от предков, ни цели, к которым все стремились бы, ни противопоставление себя чужеземцам, ни мечты о подвигах и свершениях <…> Единственное, что у них было общего, - это легкий и веселый быт богатого города: базары, театр, кабачки с девицами, уютные дома и уверенность, что кто-то должен их оберегать и ублажать. Неизбежным спутником такой самовлюбленной обывательщины всегда бывает самый близорукий эгоизм. Ни один из лоянцев не рискнул бы жизнью ради того самого императора, который символизировал своей особой процветание и величие. У них даже атрофировалось воображение: они не могли себе представить, что есть некто, для кого долг и справедливость дороже жизни. Но отсталые табгачи северной Шаньси воспринимали жизнь как цепь обязанностей: к роду, к военачальнику, к семье, даже к своему стаду или табуну.» (Гумилев, 1974, с. 227 - 228).
Братья Эрчжу Жуна свергли и казнили вероломного императора. Однако процесс дезинтеграции продолжался. Диктаторы менялись один за другим. Войны и голод сотрясали страну. Древний Китай умирал.
«Податные слои, спасая жизнь и свободу, покидали разоренные дома и бродили по стране в поисках пропитания. Этим пользовались богатые семьи, умевшие при сменах власти ценой предательства приобрести обширные земли <…> Число бедняков, поступивших в услужение богачам, насчитывалось сотнями семей в одном только богатом доме.
Утечка налогоплательщиков вынуждала правителей перекладывать тяжесть налогов на оставшихся, что, в свою очередь, толкало тех на бегство. Правительство слабело и становилось добычей соседа или мятежника, а тогда катились головы богатых, имущество которых имело смысл конфисковать. Но награбленные богатства доставались хищным чиновникам, ленивым, беспечным и невежественным, умевшим только растрачивать, но не созидать. И даже самые лучшие законы, в другое время составившие бы счастье людей, не могли спасти страну и народ от бедствий. Они просто не соблюдались, и при всеобщих злоупотреблениях теряли силу. Чтобы найти выход, нужны были не законы, а люди - честные, преданные, мужественные и способные на самопожертвование, хотя бы ради иллюзий. И пока они не народились сразу в большом числе - страна катилась в пропасть. Но они появились внезапно, и история началась заново» (Гумилев, 1974, с. 232).
Алексей Фанталов.
